Петли.

Я не могу объяснить эту странность, иначе как каким-то психическим заболеванием моей супруги. Я не специалист, конечно, но признать это мне мешает тот факт, что никогда в жизни, а прожили мы вместе больше, чем полвека, никаких подозрительных отклонений в её поведении я не замечал. Впрочем, возраст накладывает свои изменения не только на внешность человека, но, вероятно, и на его внутренний мир. Но вначале по порядку. Я, правда, не знаю, что первично... Начну, пожалуй с того, что знакомы мы с моей женой были со студенческой скамьи. Особенно страстной любви между нами, пожалуй, не было. Была дружеская студенческая компания, из дюжины девчонок и ребят, которым было интересно вместе проводить время. Мы вместе отмечали дни рождения, выезжали за город, собирались по менее значительным поводам, или вообще безо всякого повода. Иногда кто-нибудь из ребят спал с кем-нибудь из девчонок, или ходили отдельно ото всех на свидания, но потом опять вливались в общую радостную компанию и часто эти отношения парности так же легко и непринуждённо заканчивались, как и начинались. А иногда случались неожиданности. Мы же тогда не слишком заморачивались всеми этими противозачаточными премудростями. И тогда чуть ли не после общих обсуждений создавшейся ситуации, кто-то из ребят, как мы тогда расценивали, терял свою свободу, а кто-то из девчонок обретал семейное счастье. Остальным при этом предоставлялся прекрасный повод посвятить месяц предсвадебной суете, а потом ещё три-четыре дня "гулять на свадьбе". С Мариной мы не были даже самыми близкими среди всех друзей. До самого пятого курса, до преддипломной практики, мы с ней ни разу не оказывались парой. Но потом, почему-то решили поехать на практику вместе. Место практики было прекрасным - Ленинград, крупный завод Электросталь, который, правда, как потом оказалось, находился не в самом городе, а в пригороде Металлстрой, до которого нужно было ехать полчаса автобусом от конечной станции метро, но все эти мелкие неудобства были абсолютной ерундой, по сравнению с возможностью прожить полгода в крупном городе, со всеми его прелестями. Практика нас не особенно напрягала, материала на дипломы мы легко набрали за две недели, а остальное время гуляли по городу, покупали билеты, на всё, на что была возможность и до тех пор, пока хватало денег. После приезда, без особого труда мы договорились с комендантшей общежития, чтобы нас поселили вместе в одной комнате и с тех пор уже больше не расставались. Если, конечно, не считать три месяца военных сборов, которые у меня были, а у неё, естественно, их не было и работать в трубопрокатном в Нижнем Тагиле она начала, поэтому, на три месяца раньше меня. Это, пожалуй, начало нашей с ней истории, но совсем не той странной истории, о которой я хотел бы рассказать.
Ещё, наверное, нужно упомянуть о небольшой кожаной барсетке, которую когда-то носил её отец, чтобы не оттягивать карманы всякой необходимой мелочью, от перочинного ножа, до сигарет. Мне казалось, что в этой сумочке тестя помещалось вообще всё необходимое в любой ситуации, потому что стоило попросить у него что-нибудь, отвёртку, зажигалку, билет на троллейбус как всё это чудесным образом находилось в невзрачной и не такой уж большой кожаной сумочке. Так получилось, что вскоре после того, как он умер, мы переезжали в Голландию, где я тогда нашёл работу. Вещей с собой старались брать как можно меньше и на память об отце Марины взяли только вот эту сумочку. Мне представлялось кощунственным, как пользоваться ею самому, так и выкинуть её, поэтому дома у нас она долгое время лежала на полке с книгами, совершенно пустая и одинокая, вспоминающая, наверное, светлые дни, когда была кому-то остро необходима. Потом, когда мы постепенно обросли вещами, она перекочевала на антресоли, где пылиться стала несравненно меньше, но и напоминать о себе почти что перестала. Позже станет понятно почему я упомянул об этой сумочке. А сейчас пусть она так и находится пустая в дальнем углу антресолей, до которого кроме меня никто в семье добираться не мог.
А сама история... Пожалуй, даже не история, вообще-то. Обычная житейская ситуация, которая случается чуть ли не с каждым. На прошлой неделе у Марины разболелся живот и я отвез её вечером в клинику Святой Анны, где ей сделали рентген. взяли анализ крови и оставили пока в клинике до уточнения диагноза. Необычного было разве что только то, что эта её внезапная болезнь пришлась на разгар пандемии ковида, всюду царили карантинные мероприятия, поэтому меня в клинику не пускали и взявши у неё список того, что ей нужно будет передать назавтра я вернулся домой. Собрал всё необходимое. Утром перед работой отвёз ей два набитых пластиковых пакета. Сестра, принявшая передачу, попросила меня подождать и, спустившись немного погодя, передала мне записку. Вот это, наверное, и было началом истории. Поэтому записку я приведу всю, не делая никаких комментариев или замечаний, чтобы не исказить смысл и не сбить никого с толку, на тот случай, если кто-нибудь захочет разобраться в этой странной ситуации.
Спасибо, любимый, за всё, что ты мне передал. Точного диагноза пока ещё поставить не могут, но врач почти с уверенностью говорил о метастазах, ему важно сейчас только найти очаг распространения, поэтому исследует он меня основательно. Боль блокируют морфином, поэтому я больше сплю, чем бодрствую и, на всякий случай, решила написать тебе то, что мучало меня все годы, которые мы были с тобой вместе. У нас была прекрасная семья, я благодарна тебе за всё, что ты делал для меня. Наверное, я даже полюбила тебя. Потом. Но тогда, когда я оказалась на три месяца совершенно одна в Нижнем Таниле, я ещё не знала об этом. Я бы рассказала тебе обо всём раньше, но то, что произошло, было настолько невероятно, что я просто не решалась никому об этом рассказывать, боясь показаться ненормальной. Тебе в первую очередь. Сейчас, когда я не уверена, что времени бодрствования у меня достаточно для того, чтобы успеть поделиться с тобой этим, я постараюсь описать всё как можно короче.
На вид ему было было примерно столько же, сколько и мне тогда. Года 22-24. Он появился в общежитии совершенно внезапно, сразу зашёл ко мне в комнату и назвал по имени. Ничего удивительного в этом не было, мог спросить у комендантши. Он сразу показался мне каким-то очень странным. Утверждал, что он мой сын, только каким-то образом забравшийся в прошлое. То есть в наше времени. Его уверенность в том, что он говорил, была поразительной и убедительной одновременно. Ещё удивительнее было то, что он знал не только моё имя, но и твоё, имена твоих родителей, моих, сестры Наташки, причём на Наташку он и сам был поразительно похож своими светло-серыми, почти прозрачными глазами. Я понимала, конечно, что он ненормальный, но ты был далеко, мне было так одиноко в этом огромном негостеприимном городе, что я решила поддержать его игру, немного, кроме того, ещё опасаясь, что если начну открыто ему возражать, он может вдруг стать и буйным. Серьёзно я отнеслась к нему только 24 июля. Я это знаю точно, потому что он пришёл ко мне, как обычно вечером, когда я вернулась уже после смены, мы пили чай и, вдруг он спросил какое сегодня число. Я ответила. Он почему-то сразу стал серьёзным и сказал "Завтра умрёт Высоцкий". Всё, больше ничего. Потом мы с ним гуляли вокруг общежития, я проводила его до автобуса и он уехал. Кажется, он остановился где-то в гостинице неподалёку. На следующий день он не пришёл, а я весь вечер смотрела телевизор, но, конечно же никаких сообщений не было, была олимпиада, были радостные лица, обновлённая Москва, праздник и дружба народов всех стран. Когда он вновь появился, было, значит, 26-е уже. Спросил, верю ли я ему теперь. "А что случилось?", он ответил, что вот, с Высоцким, например. Я говорю, нет. Не верю. Мне не особенно тогда нравились песни Высоцкого, но, насколько я представляла, он должен был быть ещё достаточно молодым и крепким человеком. С чего бы ему умирать? Хотя всё, конечно, могло бы случиться. И вдруг, как ответ на мои же мысли, в коридоре общежития на полную громкость кто-то включил его песню. Сергей (я не написала тебе, что его звали Сергей, действительно так же, как и нашего сына) вышел и через несколько минут вернулся с приёмником ВЭФ - помнишь, были такие огромные, с коротковолновыми диапазонами. По всем "вражеским" каналам сообщали о смерти Высоцкого. Я тогда ещё надеялась, что упомянут, что он хотя бы за день до этого был болен, или случилось что-то предвещавшее его смерть. Всё во мне сопротивлялось допустить, что этот, неизвестно откуда взявшийся, Сергей мог угадать такое. И уж во всяком случае я не могла принять за правду никакие его рассказы о будущем. Слишком всё было невероятно. Мне легче было тогда поверить, что он экстрасенс. А ещё проще в то, что просто ненормальный. Симпатичный такой милый, но ненормальный. Всё общежитие в тот вечер, как будто сошло с ума. По коридору бродили женщины с размазанной слезами по лицу тушью, пьяные мужики. Почти из каждой комнаты неслись его песни. Нам тоже кто-то предлагал выпить, казалось, что на всех опустилось такое всеобщее народное горе, что никакая олимпиада никого уже совершенно не интересовала и только телевизор в моей комнате упорно радовался достижениям всех спортсменов, как советских, так и зарубежных. Словом, милый... Прости меня, но, раз уж я начала это писать, то придётся написать всё. В тот вечер он не уехал к себе. И мы проснулись вместе. Я не могу объяснить, почему я пошла на это. Может быть выпили слишком много. Ты можешь считать это даже инцестом, мне теперь уже неважно. Я не хочу больше нести этот груз сама. Утром тогоо дня я уходила во вторую смену. Мы позавтракали вместе. Он сказал, что это неправильно, то, что произошло и больше он не придёт. На прощание он сказал ещё кое что. То, что этот год будет годом потерь. Ты же помнишь, как мне нравился тогда Джо Дассен? Он сказал, что через месяц он умрёт тоже, а в конце года убьют Джона Леннона... А ещё он точно предсказал 22 мая, дату своего рождения. СВОЕГО!!! Написала сейчас и сама подивилась безумности фразы. Ты помнишь нашего семимесечного мальчика, весом в три с половиной килограмма? Впрочем, вы, мужчины, в этих вопросах всегда наивны, как дети... Я надеюсь, что ты простишь меня и не будешь думать обо мне плохо, особенно, если мы больше с тобой не увидимся."
Похоже было на бред ненаучной фантастики. Странно. Ни разу не замечал, чтобы Маринка увлекалась фантастикой. Больше, и правда, было похоже на сумасшествие. Я подумал, что, когда она вернётся домой, мы эту её записку прочитаем вместе и, может быть, вместе посмеёмся.
В комнате у меня за две недели её отсутствия, образовался небольшой холостяцкий беспорядок. Точнее всё, что я выволок из шкафа, в поисках её синего свитера, без которого она не мыслила себе существование в клинике Святой Елизаветы, так и оставалось художественно расположено на всём пространстве квартиры. Убрать это всё обратно в шкаф так, чтобы оно поместилось, было для меня априори непосильной задачей. Бросить записку поверх этого безобразия, означало бы никогда больше её не найти. Сколько уже нужных документов мы вот так случайно выбросили с макулатурой. Я, почему-то был уверен, что если оставлю записку где-нибудь на поверхности, то никогда больше не найду её. А если суну в карман куртки... Сразу же вспомнил про обнаруженный в нём какой-то листок с абсолютно нечитаемым текстом...И вот тут я почему-то вспомнил, что с месяц назад искал на антресолях гирлянды для ёлки и как раз натолкнулся на сумку тестя. Несокрушимая как сейф, вместительная как вселенная, она как будто просила вспомнить о ней. Барсетка давно уже хранилась там, вдали от бурного потока жизни.Забраться туда наверх в семье мог только я со строительной стремянки. Я не поленился, других дел вечером всё равно уже не было. Беспорядок в квартире тут же дополнился ящиками с ёлочными украшениями, обоями, старым рюкзаком и новым спальным мешком... Вот она. Чем-то до отказа туго набита. Странно. Месяц назад она показалась мне совсем пустой. Вообще-то ничего важного так глубоко и недоступно мы не стали бы паковать. Я спустился и присел на ступеньку стремянки.Щёлкнул замочком барсетки и достал сразу всю пачку аккуратно сложенных листков, исписанных мелким почерком... Нет. Вот тут почерк крупнее и, похоже, чей-то не знакомый. А вот вообще напечатано на компьютере... Я развернул тот, что был распечатан. Подумал, что очень давно уже не читал рукописных текстов. Это была записка. Начиналась она словами: " Милый, я всё-таки решила написать тебе то, что мучало меня все годы, которые мы жили с тобой вместе.... " Пробежался глазами по тексту. Маринка (если это была она или, если она отдавала себе отчёт, в том, что это она, когда писала это) писала мне из Кисловодска, куда ездила по курсовке лечиться от бесплодия, после того, как через 8 лет совместной жизни ей так и не удалось "залететь", хотя я добросовестно и регулярно делал всё для этого необходимое. Она встретила там какого-то психа, с такой же точно навязчивой идеей того, что он её сын, только из светлого будущего, где работает в научном центре по перемещениям во времени, кажется даже менеджером этого центра. Слетаются они на неё как мухи на мёд что-ли? С одной и той же идеей путешественников во времени? Или это она вообще всё сама придумывает и завтавляет их поддерживать её бред. А может быть все они это тоже всего лишь плод её больного воображения? Но почему так сложно? Да и в Кисловодске она никогда не была. Вскоре после того, как мы уехали по распределению в Новосибирск, я нашёл по интернету хорошую работу в Бельгии, недалеко от прекрасного маленького, но аккуратного средневекового городка Брюгге, в который мы оба сразу же влюбились и больше в Россиию уже никогда, ни разу, не возвращались последние двадцать лет. Я пролистал остальные листки. Их было полторы дюжины, может даже чуть больше. Читать подробно я их не стал, бред он и есть бред и не привожу их здесь тоже, хотя потом несколько раз жалел о том, что не прочитал их внимательнее, но теперь то, чего уже. За окном уже начинало светать и я захватил барсетку с собой, чтобы дать все эти бредни почитать Ренате, лечащему врачу жены в клинике Св. Елизаветы при миссии бегинок. Автомобильное движение вблизи миссии ограничено, поэтому машину я оставил на парковке и пошёл вначале увидеться с женой. Обход у Ренаты был обычно где-то в 10 утра, после завтрака. Маринка, причёсанная, в кресле каталке уже ждала меня. С таким же, точно, как и неделю назад отсутствующим взглядом. Она смотрела перед собой, но, казалось не видела ничего. Вернее видела, но нечто, доступное только её взору и необычайно интересное. Настолько, захватывающее, что никакие другие впечатления не могли с этим сравниться. Своё кино. Так внимательно она когда-то смотрела первые серии богатых, которые плакали. Мельком взглянув на меня, она приложила палец к губам (Молчи!) и опять уставилась в свой недоступный никому, кроме неё, увлекательный сериал. Я вывез её в парк, по асфальтированной дорожке доехал до скамейки у входа во двор. Я сидел на скамейке и просто молча смотрел на неё, а она глядела в одну точку метрах в пяти от своей каталки, где не было ничего. Вообще. Воздух и терпкий запах опавших листьев. Вскоре появилась Рената. Я сказал ей, что нашёл какие-то странные записки жены и хотел бы, чтобы она на них взглянула, может быть это связано с её ранним Альцгеймером. Всё-таки в 45 лет это ещё рановато. Рената согласно кивнула, повесила свою сумочку на ручку каталки и покатила жену к корпусу на утренний обход. Я вернулся к машине на парковке. Сумочка лежала на заднем сиденьи. Но она была пуста... Вот шляпа! Наверное я, ночью листки достать-то достал, а обратно положить забыл. Мне ведь тоже давно уже не двадцать, приходится привыкать. Впрочем, это было просто более вероятно, чем то,что какой-нибудь злоумышленник забрался в машину и похитил никому не нужные бумажки, оставив нетронутой даже мелочь для парковочных автоматов на подставке для кофе.
Чуть позже, после встречи с Ренатой, которая не сказала мне ничего ни нового, ни обнадёживающего, я вернулся домой. Меня почему-то очень волновало, положил ли я в сумочку эти записки, или у меня тоже уже что-то подобное начинается? Может вода здесь в Бельгии такая? Или воздух? Вспомнился почему-то анекдот "Неет! Это не я сексуальный маньяк, доктор! Это ВЫ! Зачем Вы храните у себя эти картинки!!!" Так может быть не у жены этот "алтерхаймер" сейчас прогрессирует, а у меня?
Записки лежали на столе. Правда, их оказалось значительно меньше, чем ночью. Я пересчитал. Пять. Опять положил их в сумочку. Быть ими туго набитой она никак не могла. Уже не веря в реальность происходящего, я достал их из барсетки. Опять пересчитал. Пять! Как-то даже отлегло от сердца. Я заварил себе крепкий кофе и плюхнулся в кресло, чтобы перечитать их все. Написаны они были явно разными почерками...Стоп! А та, напечатанная? Ещё раз перетряхнул сумочку, залез под стол, может сквозняком сдуло? Той записки не было нигде. Как, похоже и десятка других записок... Я перечитал те, что остались, успокаивая себя тем, что остальные мне, может быть просто приснились.
Везде. Во всех пяти записках фигурировал один и тот же навязчивый сюжет. Наш сын, вернувшийся из будущего, в разных ситуациях и в различных городах, соблазняет свою мать (как я понимаю, мою жену) и зачинает самого себя. Описания этого сына-любовника разнились. В одной записке у него были светло-серые глаза, похожие на те, которые делали сестру жены Наташку похожей на героинь итальянских фильмов. В другой глаза были зелёные, как у отца Маринки, где-то.небесно голубые, как у... Я подошёл к зеркалу. Мне даже обидно как-то стало, что карих глаз, как у меня, у него так и не встретилось. Впрочем, если принять за правила игры возможность этой бредовой идеи, то он и не был биологически моим сыном. Этот андроид, или псих, сам себе и отец и сын был, и дед, и внук... Забавный бред всё-таки. Такая же неразбериха царила и в географии. Мы, ведь, после окончания института так нигде почти в России и не были. Не отработав даже положенных молодым специалистам три года, уехали по контракту сюда, на Запад. А места, где моя жена встречалась с этим мерзавцем, каждый раз были какими-то совершенно мне незнакомымми, в которых я точно уверен, что она ни разу не бывала. Нижний Тагил, Кисловодск, Днепропеторовск, Новосибирск, даже Владивосток. Туда она к Наташке как раз и ездила, вроде бы. На свадьбу её сына. Надо же. А я даже не заметил! Да и Наташка, до сих пор пребывающая в поиске своего единственного, не заметила, что у неё, оказывается, был сын.
День клонился к вечеру, я вложил все пять записок, дополнительно пересчитав их, обратно в сумочку и оставил её на комоде, где она всегда лежала, с тех пор, как мы переехали сюда из России. Я даже не заметил как уснул и, проснувшись от солнечного света, ещё лежал некоторое время с закрытыми глазами. Вспоминал как мы приехали сюда. Вначале Кольмар показался нам крошечным провинциальным городком, но со временем мы полюбили его и даже, не побоюсь этого слова, стали считать своим родным городом. Вот к чему только никак невозможно было привыкнуть, так это к колокольному звону. Каждые 15 минут по ночам, особенно, когда такая вот жара, как сейчас и окна распахнуты настежь. Мы первое время так радовались, что купили квартиру в самом центре, пока не наступило лето и колокол соседнего собора не стал нещадно вторгаться в наши сны. Я натянул шорты, спустился в кафе внизу, взял огромное бизе с миндалём, кофе "с собой" , вернулся к себе наверх, скрип лестницы и половиц в квартире - дань исторической ценности позапрошлого века! Из вороха газет и рекламы, которые я вытащил из почтового ящика, выпало письмо. Посмотрел обратный адрес. Маринка. Соскучилась. Неймётся ей там в Карловых Варах. Могла бы уже спокойно себе отдохнуть, не заморачиваясь как я тут. Обычно. Как всегда. Что мне сделается? Открыл конверт. Какое-то странное признание. Вроде бы её рукой написанное. Пробежал вскользь по описанию какого-то её давнего знакомого, который утверждал, что он её собственный сын, явившийся из будущего, напредсказывал ближайших событий, включая собственное рождение 22 мая. Забавно. Кажется, квасят они там обе Маринки, моя и Серёгина жёны, впервые вырвавшиеся на курорт без нас. Не инчае, квасят немерянно! Я ещё раз перечитал письмо. Потом положил его в пустую сумочку отца Маринки, лежащую на комоде.22-е мая? Забавно. 22-го мая у нас родились дочки-двойняшки, настолько непохожие друг на друга, на сколько это только возможно. Даже здесь, в Эльзасе, куда мы приехали, когда им было всего пять лет, одна из них сразу легко начала говорить на немецком, другая на французском. Но они отлично ладили и как-то умудрялись понимать друг друга. Липовые пророчества. Смерть Высоцкого на день раньше? Да легко: по радио могли утром сообщить по "Голосу Америки", например. А с Ленноном вот, например, промашка вышла. Какому идиоту могло бы понадобиться его убивать? Живёт он, старичок поныне и здравствует. Недавно в Дортмунде с Полом концерт давали. Я ездил туда, несмотря на цену билетов. Никакого сравнения с былыми хитами, конечно, но просто вспомнить молодость, послушать хорошие аранжировки было приятно.